Кирилл Усанин - Разбуди меня рано [Рассказы, повесть]
Ольга признала мать на одном из рисунков, внимательно вгляделась в него, засмеялась.
— Ты чего? — спросила мать.
— Это же ты, — сказала Ольга, показывая на рисунок.
— A-а, это? — Мать улыбнулась. — Все Павлик тут начудил. Его ремесло. И сегодня у них выставка в городе, не удержался, уехал.
— Какая ты тут смешная… Из него может получиться художник.
— Дай бог, — сказала мать. Она накинула на голову платок, взяла ведро.
— Ты куда?
— Угля принесу. Ты посиди, дочка, отдохни.
— Давай я сама. Скажи, где наш ларь.
— Ты устала небось?
— Не спорь, мама, — ласково проговорила Ольга, отнимая у матери ведро.
Они подошли к окну.
— Вон тот ларь, в середине который. А может, отдохнешь?
Ольга быстро направилась к двери.
— Да накинь платок. Все же осень, просквозит.
— Какая там осень! Теплынь.
Мать что-то еще сказала, но Ольга не слышала. Она вышла во двор, оглядевшись, пошла к ларю. Рядом, у соседнего, заметила парня. Он стоял к ней спиной, худенький, невысокого роста. Подойдя ближе, решила: «Лет двадцать, не больше». Откинув крышку ларя, стала накидывать лопаткой уголь в ведро и чувствовала, что парень не уходит, а пристально смотрит на нее. Наполнив ведро, поставила на землю, чтоб закрыть ларь. В это время услышала его голос:
— Вы дочь Анны Степановны? Оля?
— Да, а что?
— Я ведро возьму. Разрешите?
— Нет, я уж как-нибудь сама.
Он пошел рядом, у подъезда сказал:
— Вы очень похожи.
— На кого?
— На свою фотографию.
«Чудной какой-то», — подумала Ольга, но ничего не ответила. А он не собирался уходить, вместе с ней дошел до двери. Не глядя на него, сердито проговорила:
— Вы, наверно, ошиблись дверью?
— Нет, мне тоже сюда. Я к Анне Степановне.
Ольга пожала плечами. Войдя в комнату, сказала:
— Мама, к тебе.
Поставив ведро, прошла к окну. Она старалась не слушать, о чем говорит мать с этим парнем, хотела, чтоб он скорее ушел. Хлопнула дверь — Ольга оглянулась. Мать кидала уголь в раскрытую дверцу печи.
— Кто это, мама?
— Наш сосед — Сережа. Он согласился помочь картошку выкопать. Я ведь не думала, что ты приедешь. Одной уже трудно.
— Зато сейчас могла отказать.
— Неудобно. Он парень хороший, все книжки читает. С Павликом занимается. Познакомься с ним.
— Надоели они мне, — тоскливо призналась Ольга.
— Я не то хотела сказать, — поправилась мать. — Ты учиться хотела. Он бы тебе помог.
По дороге домой Ольга призналась матери, что приехала она не просто затем, чтобы работать. Там она тоже работала. Нет, она будет учиться, будет ходить в какой-нибудь кружок, как раньше, в школьную пору, и вообще она начнет новую, другую жизнь.
Поколебавшись немного, Ольга подошла к матери, обняла за шею, крепко прижалась щекой к морщинистому лицу.
— Прости меня, мама, прости, — зашептала она, чувствуя, как наполняется все ее существо той теплотой, которой так не хватало там, в южном и цветущем городе.
3Осень наступила ранняя, дождливая, сухие дни выпадали не часто, но вот уже с неделю светит яркое солнце, и облака, по-летнему пушисто-ватные и легкие, плавно скользят во глубине голубого неба, и стоит тишина — не шелохнется пожелтевший лист, и проселочная дорога, разветвляясь на многочисленные паутины-тропинки, ведущие в поле, снова пылит под колесами машин.
С раннего утра, опасаясь за погоду, спешат люди в поле копать картофель. Идут пешком, едут на велосипедах, мчатся на мотоциклах, а кто и на автомашинах. Начался картофельный поход!
В это утро собрались на поле и они. Приготовлены ведра, мешки, две лопаты — для себя и для Ольги — принес Сережа. Он явился в лыжном костюме, радостный и сияющий и слегка смущенный тем, что не может спокойно смотреть на красивую Ольгу, которая встретила его приветливо и охотно заговорила с ним, легко и просто перешла на «ты» и, засмеявшись, попросила:
— А ты научишь меня копать? Боюсь, что всю картошку порежу.
Они вышли на улицу и повернули в сторону шоссе, по которому уже шли и ехали, далеко вокруг разносились голоса, и были они такие чистые и звонкие, и было так торжественно и весело, и Ольге сразу же вспомнились те дни, когда вот так же, как сегодня, спешила в поле, вся в ожидании и надежде чего-то необыкновенного, важного.
Проходили мимо школы, в которой она когда-то училась. Все здесь было таким же, как в те годы, — настежь распахнуты двери парадной, учителя, только серьезные понарошку, тесно сбитые в группы возбужденные ученики, громко смеющиеся и всем своим видом показывающие себя самостоятельными людьми. И Ольге хотелось присоединиться к ним, втиснуться в круг и под дробный стук долговязого парня по дну ведра петь озорно и весело, не думая о правилах и приличиях школьных:
Десять лет нас в школе обучали, ха-ха-а!
Нас к труду совсем не приучали, ха-ха-а! —
и при каждом «ха-ха-а!» прихлопывать ладошками и пританцовывать, смешно выкручивая ноги.
А теперь мы ходим, просим,
На ногах мозоли носим:
Дайте нам набить их на руках. Ха-ха-х! —
во всю свою силу звонких голосов горланила молодежь.
— Вот дают, черти! — мотнул головой Сережа и смело посмотрел на Ольгу.
— Да, — согласилась Ольга и, засмеявшись, помахала рукой долговязому, который в паузе, воздев вверх длинную, худую руку, воскликнул: «Салют!» — и еще сильнее, лихорадочнее забарабанил, как будто решил все-таки выбить дно у ведра, а парни, поглядывая вслед поворачивающейся к ним Ольге, еще громче запели:
Так не откажите, дядя, в том, ха-ха-а!
И в семнадцать лет возможно жить своим трудом, ха-ха-а!..
И Павлик, видно про себя повторяющий слова столь популярной песни, не выдержал, пропел вслух:
И в семнадцать лет возможно жить своим трудом, ха-ха-а! —
за что тут же получил крепкий подзатыльник от матери, проворчавшей:
— Туда же, расхахался! — И добавила уже для всех: — Растолкает все ведро как есть, растолкает.
И верно, долговязый с каким-то отчаянием без устали бил по дну ведра, и дробный стук слышали они еще долго, пока не миновали железнодорожный переезд и не пошли по травянистой, мокрой от росы тропинке. Точно такие же тропинки разбегались по всему картофельному полю, и люди расходились по ним, рассыпались, как горох. Уже некоторые начинали копать, разожгли костры, и дым низко стлался по земле и бил в ноздри острым и пряно-мятным запахом тлеющей ботвы.
И они заторопились, как и остальные, а дойдя до своего участка, не сговариваясь и не присаживаясь на отдых, принялись за работу и работали молча, сосредоточенно, пока не свыклись, не втянулись, не почувствовали себя приуставшими.
Ольге уже казалось, что она никогда не покидала поселок и не было в ее жизни тех лет, прожитых в южном цветущем городе. Ей было хорошо и просто, и она первой заговорила с Сережей, стала расспрашивать его обо всем, что приходило в голову. А Сережа осмелел, все чаще и смелее поглядывал на Ольгу и уже не так смущался и не только отвечал, но и спрашивал, и сам не заметил, как предложил:
— А сегодня кино отличное, может быть, сходим?
— А какое кино?
— «Битва в пути». Наверное, книгу читали?
— Нет, не пришлось. — И, заметив на лице Сережи недоумение: как, не читали, да ведь столько разговору было, и где — в захолустном поселке, который от областного центра почти в целых ста километрах, в общем глушь, — Ольга быстро согласилась: — Конечно, пойдем. — И тотчас же поторопила Сережу: — А ведь нас догоняют. Приналяжем.
— Ага, приналяжем! — легко подхватил Сережа, совсем обалдевший от счастья.
Его не просила Ольга ни о чем, а он уже начал говорить о том, как работает и что собирается делать, и наконец признался, что пишет стихи, но никому не показывает их, а тетрадку прячет в стол и замыкает на ключ от сестры, которая однажды сунула свой длинный нос в его творчество и с того времени стала звать Сережу «графоманом», и гордится этим, и всем говорит, а разве такое может ему понравиться, конечно, нет.
— И надолго вы к нам? — окончательно осмелел Сережа.
«Надолго? Ну что за вопрос! Да и разве это вопрос?» — весело подумала Ольга, а сама ответила неизвестно зачем:
— Посмотрим. Там видно будет.
4К полудню разделались с картофельным участком, подогнали машину, нагрузили мешки и только тут, оглядев в последний раз пустое поле с разбросанной, уже увядающей ботвой, почувствовали, как ломит плечи, как ладони горят, как трудно разогнуть спину. И казалось, стоит приехать домой — сразу в кровать и уснешь, как убитый. Но никто из них не прилег, у всех нашлись дела. Павлик убежал на улицу, мать заспешила в магазин — «выбросили» столь редкую докторскую колбасу, Сережа ушел доставать билеты: поди, тоже очередь, — а Ольга, оставшись одна, сидела за столом, перебирала фотокарточки в альбоме.
